Вооруженный конфликт между шиитами и суннитами на Среднем Востоке может стать вторым, кульминационным, этапом «большой исламской перезагрузки», начавшейся с политических переворотов «арабской весны». После прозвучавших в Вашингтоне заявлений о причастности иранских спецслужб к подготовке покушения на саудовского посла в США Адель аль-ДЖУБЕЙРА, перспектива сначала «холодной», а потом и вполне «горячей» войны между Тегераном и Эр-Риядом представляется вполне реальной.
Революционные неожиданности
Революции в странах арабского Востока, начавшиеся ранней весной 2011 года, на первый взгляд актуализировали угрозу появления радикальных исламистских режимов в Северной Африке и в ближневосточном регионе. В пользу таких ожиданий, в частности, свидетельствовало активное участие в событиях «арабской весны» радикальных исламистских организаций. Однако, революции стали политическим стрессом и для самих исламистов.
Во-первых, политические перевороты были инспирированы не религиозными радикалами, став для них такой же неожиданностью, как и для остального мира. Им ничего не оставалось, как принять участие в вооруженных революционных акциях, рассчитывая на то, что уже в ходе политического переворота или после него, уже через постреволюционные избирательные процедуры, радикалам удастся захватить власть в полной мере. Обвальный характер «арабской весны» помешал исламистским организациям подготовиться к политическим переменам и, тем более, инспирировать и возглавить их. Поэтому тактика исламистов носила вынужденно-догоняющий характер.
Во-вторых, абсолютное большинство новых арабских революций носят незавершенный характер: ротация политического класса в них произошла лишь частично, стабилизации на платформе непримиримого радикального исламизма достигнуто не было, а «эффект домино», ставший системным признаком «арабской весны», снял с повестки дня вопрос о «революционном авангарде» и «революционной периферии». В такой ситуации ресурсы исламистов оказались размазаны тонким слоем по политическому «бутерброду» революционного региона, а затем и вовсе аккумулированы на ливийском направлении, где боевики «Аль-Каиды» и «Братьев-мусульман» оказались втянуты в чуждые им проекты американских, французских, саудовских и катарских элит по «реконструкции» режима полковника Муаммара КАДДАФИ.
В-третьих, в большинстве революционных стран, после свержения диктаторов-долгожителей, внутриполитическое противостояние не прекратилось (в Ливии соперничество и вовсе вылилось в гражданскую войну с непредсказуемым исходом). И в этом противостоянии радикальным исламистам, являвшихся частью «партий победы», вполне успешно противодействуют вторые и третьи эшелоны традиционного политического класса, пришедшие к реальной власти в североафриканских столицах.
«Арабская весна» до сих пор не оправдала надежд исламских радикалов: они так и не стали операторами политических и экономических преобразований в революционном регионе. Напротив, ресурс «вооруженного ислама» становится инструментом для более масштабных, стратегических игр в регионе Среднего Востока.
От исламской революции к внутриисламской войне
Революционные потрясения первой половины 2011 года актуализировали для остающихся стабильными государств региона вопрос о переформатировании сфер влияния в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Уже летом стало очевидным соперничество между Турцией, Ираном, Саудовской Аравией (в альянсе с Катаром) за контроль над постреволюционным пространством Магриба. Одновременно обострилась борьба Тегерана и Эр-Рияда на территории Йемена.
Региональная конкуренция стабильных режимов за «приручение нестабильности» не могла не усилить внутриисламское противостояние по линии шиизм-суннизм, что добавило остроты в геополитическую борьбу Ирана и Саудовской Аравии.
Логика революционных перемен требует утилизации революционных энергий. Это происходит либо за счет механизма гражданских войн (то, что мы сегодня наблюдаем в Ливии), либо через мировые или региональные войны.
Учитывая соотношение сил в регионе Ближнего и Среднего Востока, а также заинтересованность ведущих мировых игроков в блокировании экспансии радикального исламизма и его террористических фракций, наиболее вероятным представляется возникновение в ближайшее время ирано-саудовского конфликта – сначала, как политического, а затем и, возможно, открыто силового — как новой точки сборки региональной политической системы. Таким образом, «ирано-саудовская осень» станет закономерным продолжением «арабской весны».
До 12 октября, когда прозвучали первые обвинения в адрес иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР) и спецподразделения «Аль-Кодс» в попытке покушения на главного саудовского дипломата в Вашингтоне, наиболее вероятным пространством для возникновения масштабного и прямого ирано-саудовского конфликта представлялась йеменская площадка. Именно в Йемене проходит «линия фронта» между конкурирующими геополитическими амбициями Тегерана и Эр-Рияда.
Однако после 12 октября ситуация принципиально изменилась: на смену «йеменскому посредничеству» в ирано-саудовском противостоянии пришла американская площадка. Это позволяет не только утверждать, что именно Вашингтон станет ведущим оператором в конфликте Ирана и Саудовской Аравии, но и что Соединенные Штаты намереваются через какое-то время сыграть роль главного арбитра в региональном противостоянии этих двух государств.
Для Вашингтона внутриисламская война в формате суннито-шиитского (ирано-саудовского) конфликта представляется наиболее оптимальным механизмом завершения «большой исламской перезагрузки», начавшейся в Северной Африке весной 2011 года. Этот сценарий заставит исламские государства Ближнего и Среднего Востока конфликтовать между собой, тем самым, отказавшись от угрожающих демаршей в отношении США и Европейского Союза.
Другими словами, Америка может через ирано-саудовское противоборство утилизировать региональные революционные энергии, рожденные «арабской весной». А «мировая исламская война» (война внутри исламского мира) станет главным результатом последних исламских революций.
Афганский резерв для Эр-Рияда
Трансформация арабских революций в арабские гражданские войны и ирано-саудовский конфликт заставляет по-новому взглянуть на афганский кризис и на проблематику внутриафганского урегулирования. Война между Ираном и Саудовской Аравией вполне может стать механизмом долгожданной утилизации Талибана – многолетней международной проблемы, без решения которой невозможно умиротворение Центральной Азии и Среднего Востока.
В случае возникновения ирано-саудовского вооруженного конфликта, у Эр-Рияда возникает возможность нанести по Тегерану мощный удар с востока, с афганского плацдарма. Причем, вопреки ожиданиям большинства экспертов, атака на иранские позиции будет произведена не силами США и НАТО, находящимися в Афганистане, а отрядами движения Талибан.
Талибан является самым мощным движением вооруженного суннитского ислама. Не случайно талибы обозначены в качестве «врага номер один» в иранской доктрине национальной безопасности. Пока талибы были заперты в ловушке афганской резервации, они не угрожали Тегерану (в этом смысле, находящиеся в Афганистане силы НАТО, помимо всего прочего, обеспечивали защиту иранских национальных интересов в регионе).
Однако открытый конфликт Ирана и Саудовской Аравии наверняка спровоцирует вторжение отрядов афганских талибов на иранскую территорию. Эр-Рияд традиционно имеет сильное влияние на Талибан, выступает в роли посредника на переговорах «яростных мулл» с правительством Хамида КАРЗАЯ и представителями Запада. Саудовский канал, по оценкам ряда международных экспертов, является до сих пор основным в финансировании афганских и пакистанских талибов.
Все это создает предпосылки для переориентации действий Талибана, опирающегося на позиции в Южном и Восточном Афганистане и в Северо-Западном Пакистане, на запад, в Иран.
В такой переориентации будут заинтересованы не только саудовские власти, но и Соединенные Штаты — Вашингтон получит уникальную возможность использовать силу и гнев одного своего врага (талибов) против другого (режим Махмуда АХМАДИНЕЖАДА). При этом, не вмешиваясь непосредственно в вооруженный конфликт.
После завершения иранской кампании Талибан, вероятно, получит возможность интегрироваться в афганскую политическую систему. Причем, эта интеграция уже не доставит особых проблем официальному Кабулу и его западным партнерам, ведь наиболее радикальные элементы движения «яростных мулл» вряд ли смогут вернуться из иранского похода живыми.
Андрей СЕРЕНКО, эксперт Центра изучения современного Афганистана (ЦИСА).
