ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ: «ЕСЛИ СКАЖУТ МНЕ «GOODBYE», ЗАЙМУСЬ НАПИСАНИЕМ МЕМУАРОВ»

ДМИТРИЙ МЕДВЕДЕВ: «ЕСЛИ СКАЖУТ МНЕ «GOODBYE», ЗАЙМУСЬ НАПИСАНИЕМ МЕМУАРОВ»

Во время визита председателя Правительства России Дмитрия МЕДВЕДЕВА в Лондон — для участия на открытие ХХХ летних Олимпийских игр — коллеги из газеты The Times смогли взять у него интервью. В беседе с британскими журналистами российский премьер-министр рассказал о позиции Кремля в отношении Сирии, умении Барака ОБАМЫ держать данное слово, своем общении в социальных сетях, отношении к Pussy Riot и возможности вновь занять пост Президента России.

— Дмитрий Анатольевич, может быть, начнем с Ваших впечатлений о вчерашней церемонии открытия Олимпийских игр: что Вы о ней думаете? Как вообще Вам понравилось это?

– Понравилось по нескольким причинам. Во-первых, конечно, это было грандиозное, дорогое зрелище, весьма и весьма хорошо подготовленное. Но что особенно мне кажется важно, это было британское шоу. Оно не китайское, не американское и не российское, и в этом смысле удалось создать абсолютно британскую атмосферу.

На мой взгляд, доминантой этого мероприятия — помимо, конечно, идей спорта, идей Пьера де КУБЕРТЕНА и исторических реминисценций — была идея британской музыки, которая была подана во всей красе. А с учетом того, что британскую музыку очень любят и слушают во многих странах мира (и в Российской Федерации тоже), мне кажется, что здесь удалось найти правильный язык, или, если хотите, правильный код общения с большим количеством людей.

Я сделал несколько фотографий, которые поместил в Instagram. Абсолютное большинство отзывов наших людей, которые смотрели opening ceremony, были явно позитивные, и они именно говорили приблизительно о том, о чем и я говорю.

Но с другой стороны, конечно, мы все, что происходило, оценивали, исходя из перспектив будущего: нашей церемонии, которая будет в 2014 году. Она, конечно, будет отличаться, потому что это зимняя Олимпиада. Она, наверное, не должна быть такой длинной, потому что это очень большая, серьезная церемония (больше трех часов), но в любом случае определенные каноны, критерии явно отслеживаются, тренд подготовки таких мероприятий, я думаю, нашими постановщиками будет проанализирован.

Поэтому, суммируя, хочу сказать, что было очень интересно: многие идеи были запоминающимися, ну а некоторые темы, например появление Роуэна АТКИНСОНА, просто было реально смешным, я не ожидал, что буду на церемонии открытия смеяться. Но он хороший на самом деле актер — сделал все, что необходимо.

Конечно, всегда важно, как выглядит ключевая тема — зажжение олимпийского огня. Каждый раз это абсолютно закрытое мероприятие, все ждут сюрпризов, и в этот раз мы тоже не были разочарованы, потому что такая коллективная передача эстафеты от зрелых спортсменов молодым спортсменам и потом это большое количество лепестков, которое загорелось, стало подниматься, — конечно, ничего подобного не было, это запомнилось.

Ну и спортсмены, конечно, которые участвовали в этом, тоже были выдающиеся, включая господина Стива РЕДГРЕЙВА, которого мы тоже знаем, он к нам приезжал на гребную регату. Мы даже вместе с ним открывали гребной клуб. Так что в этом смысле все было интересно и символично. Поздравляю вас!

— А Сочи будет учиться на опыте лондонских Игр: организация и так далее? Вы сотрудничаете? Тесно?

– У нас и так есть кооперация. Мы приехали и посмотреть, и с коллегами переговорить. В Лондоне большая команда людей из Российской Федерации — и тех, кто занимается собственно подготовкой спортсменов, но и руководство национального Олимпийского комитета России. Здесь же находятся и некоторые ключевые руководители Правительства России, которые отвечают за подготовку Олимпиады в Сочи. И это не только пропаганда каких-то наших идей, но и обмен, кооперация с нашими партнерами. Я думаю, что это будет весьма и весьма полезно. Собственно, это и идет уже довольно давно.

— Дмитрий Анатольевич, у Вас была возможность поговорить с Дэвидом КЭМЕРОНОМ. Вы обсуждали статус англо-российских отношений, как бы Вы оценили эти отношения?

— Открытие Олимпийских игр, конечно, не заключается в том, чтобы провести полноценные переговоры, но вчера, благодаря тому расписанию, которое было любезно подготовлено британскими коллегами, мне удалось поговорить приблизительно с 20 партнерами, с президентами и премьер-министрами. И первым, с кем я переговорил, был Дэвид КЭМЕРОН. Мы с ним достаточно подробно для такого мероприятия смогли пообщаться, находясь в Букингемском дворце.

Скажу вам откровенно: обсудили все, начиная от ситуации с поставками британской говядины на территорию Российской Федерации и заканчивая, конечно, Сирией, — так что поговорили обо всем.

И конечно, пожелал Дэвиду и всем британцам хороших Олимпийских игр и выразил уверенность, что ХХХ летняя Олимпиада запомнится всем, несмотря на то, что всегда это сложное мероприятие и для города, и для государства.

— Как бы Вы охарактеризовали англо-российские отношения? Было несколько сложных лет в прошлом. Будучи президентом, Вы принимали господина КЭМЕРОНА в 2011 году. Период напряженности закончился, как Вы считаете?

— Я в целом считаю, что у нас нормальные отношения. Да, у нас был период напряженности, но в истории наших стран это бывало не один раз. И каждый раз государства находили в себе силы, и лидеры находили в себе силы эту страницу перевернуть и смотреть в будущее, потому что время идёт, а от российско-британских отношений всё-таки многое в мире зависит.

Мы исторические партнеры, мы были и соперниками, были и партнерами в определенные сложные периоды, включая и военные периоды. Поэтому никакие кратковременные осложнения, на мой взгляд, не должны отменять главного: мы просто обречены на сотрудничество по самым разным направлениям, начиная от экономических вопросов, потому что ситуация на глобальном финансовом рынке, ситуация в экономике еврозоны нас всех тревожит — тревожит и Россию, и Британию.

Слава Богу, ни Россия, ни Британия не относятся к государствам еврозоны. Но с другой стороны, у нас колоссальный объем торговли, а Британия является членом Евросоюза, поэтому, даже исходя из этих соображений, мы находимся в постоянном контакте.

Что касается других вопросов, международные темы всегда были, есть и будут в повестке дня, мы проводим консультации. Я скажу, что в целом мне было легко общаться и с предшественником господина КЭМЕРОНА — Гордоном БРАУНОМ, у нас были рабочие хорошие отношения. И с Дэвидом, мне кажется, у нас тоже вполне рабочие отношения — и у меня, и у Владимира ПУТИНА. Это позволяет обсуждать любые темы открыто.

Ну а количество трудных вопросов — да, они существуют, но на них не нужно делать упор. Просто в противном случае все может зайти в тупик, да и эти трудности на самом деле, на мой взгляд, носят преходящий характер и ничего особенного из себя не представляют. Так что все нормально, на мой взгляд, в целом.

— Вы упомянули Сирию. Это, конечно, одна из тем, которые вызывают опасения международного сообщества, и у России есть несколько инициатив по разрешению ситуации. Господин КЭМЕРОН придерживается другой точки зрения, отличной от Вашей, но обе стороны согласны с тем, что план Кофи АННАНА является единственным политическим решением. Как Вы думаете, есть ли у этого плана шансы на успех, принимая во внимание тот факт, что ситуация развивается так быстро на месте, в Сирии?

— Я не хочу показаться безудержным оптимистом по этому поводу, потому что ситуация очень тяжелая и очень сложная. Но я все-таки считаю, что план Кофи АННАНА себя не исчерпал, именно потому, что это политический план и мирный план.

На самом деле, несмотря на кажущиеся расхождения, позиции России и Британии — или России и США, — они не так сильно расходятся, как об этом принято говорить. Мы все исходим из того, что самым плохим сценарием в Сирии была бы полноценная гражданская война, а сейчас там, если хотите, есть такое предчувствие гражданской войны. Погибло огромное количество мирных людей. Как обычно и бывает в таких конфликтах, виноваты обе стороны, которые в какой-то момент не захотели слышать друг друга и сесть за стол переговоров.

Я вчера напомнил Дэвиду, что еще больше года назад я говорил Башару АСАДУ, — что он обязан действовать быстро, проводить реформы и, самое главное, найти ключ к взаимоотношениям с оппозицией, даже если для него это по каким-то причинам тяжело и трудно. Даже несмотря на то, что он относится, например, к алавитскому меньшинству, а оппозиция в основном представлена другим течением ислама.

Но Сирия очень сложное государство, оно гораздо сложнее в этом смысле, чем Египет или Ливия, потому что все общины — и суннитская, и шиитская, и алавитская, и друзы, и христиане — жили и будут жить на этой территории, но либо они смогут найти способ как-то выживать друг с другом, либо там будет бесконечная гражданская война и бесконечные убийства.

Поэтому вина на обеих сторонах, стороны обязаны сесть за стол переговоров и найти решение этого очень тяжелого вопроса. Как конкретно будет выглядеть будущая конфигурация политических сил в Сирии, я не знаю, каково место господина АСАДА в этой конфигурации, я тоже не знаю, — это должен решать сирийский народ.

В чем различие позиции России и Британии по этому поводу, так это в том, что мы считаем, что единственный способ — это все-таки только переговоры. Наши партнеры нас призывают к более решительным действиям. Вот здесь возникает вопрос, где заканчиваются просто резолюции и начинаются военные действия. Мы все это наблюдали в период, когда принимались резолюции по Ливии, в конечном итоге всё закончилось, по сути, международной интервенцией.

Но это плохой путь, он никому не нужен, и меня в этом заверяли и Барак ОБАМА, и Дэвид КЭМЕРОН. Поэтому в этом смысле я считаю, что потенциал плана не исчерпан, мы обязаны кооперироваться, мы обязаны продолжать консультации по этому поводу.

Вчера, кстати, я еще переговорил на эту тему с руководителем Ливана и переговорил на эту тему с премьером Турции. Так что, в общем, вопрос Сирии даже на Олимпиаде является весьма и весьма актуальным. Ну а общую позицию по этому поводу, я думаю, здесь представит и Владимир ПУТИН, который по Конституции определяет основы внешней политики как Президент России.

— Вы были Президентом России, когда произошло вторжение в Ливию, и помните дипломатические переговоры, которые были до этого. Этот опыт сейчас влияет на позицию России по Сирии? Вы чувствуете, что Вас как-то предали в плане Ливии, и хотите, чтобы ситуация отличалась от того, что было тогда?

— Несомненно, это влияет на нашу позицию. И даже когда все начиналось вокруг Сирии, я сказал, что с учетом ливийского сценария наш подход будет скорректирован. Мы исходили из того, что, принимая известную резолюцию по Ливии, мы дадим возможность сторонам провести необходимые консультации, сесть за стол переговоров, в то же время пошлем строгий сигнал руководителю Ливии в тот период. Но, к сожалению, все закончилось, как закончилось. И хотя нас очень долго уверяли, что никто не хочет военных действий, никто не хочет интервенции, в результате началась реальная война, которая унесла большое количество жизней.

Но самое главное, что все-таки, на мой взгляд, это плохой путь вообще для определения будущего страны. Как бы мы все ни были привержены демократическим ценностям, демократия, навязанная извне, как правило, не является эффективной. Демократия должна вызревать внутри, только в этом случае она опирается на широкую народную поддержку. Поэтому то, что происходило вокруг Ливии, вне всякого сомнения, сказалось когда-то и на моей позиции, и продолжает сказываться в целом на позиции России по отношению к сирийскому конфликту.

— Отличия позиции по Сирии с Великобританией… Вы были президентом, когда было подписано соглашение по перезагрузке с США, которое улучшило отношения тогда. Вы обеспокоены тем, что такие отношения могут вновь ухудшиться по сравнению с тем временем, когда было подписано соглашение о перезагрузке?

— Я считаю, что последние несколько лет в истории российско-американских отношений были самыми продуктивными. И я рад, что в этот период мне довелось работать президентом и мы продвигали тему перезагрузки вместе с президентом ОБАМОЙ. Считаю, что мы многого достигли, несмотря на то, что остаются реальные расхождения по целому ряду вопросов.

Но такова международная политика: каждое государство руководствуется своими национальными интересами, оно так их понимает. Вот американцы понимают их определенным образом, британцы — соответствующим образом, и Россия понимает свои национальные интересы по-своему.

В целом это были очень позитивные годы. Я не считаю, что мы вступили в какую-то другую полосу, что Россия стала проводить более жесткий курс по отношению к Америке, как это иногда утверждается в масс-медиа, что приоритеты изменились, что перезагрузка закончилась и ничего не принесла. Это неправильно абсолютно, она уже принесла много полезных вещей — начиная от договора об ограничении стратегических наступательных вооружений, которого не было и который сейчас существует и определяет конфигурацию наших взаимоотношений на ближайшие годы, несмотря на то, что по ПРО у нас, допустим, позиции расходятся.

Мы смогли перезапустить очень много полезных механизмов, мы проводили массу консультаций по международным вопросам. Это первая американская администрация, которая помогла России вступить в ВТО, я за это всегда буду благодарен Бараку ОБАМЕ, что он занял честную позицию.

Я помню, мы ехали в машине, сидели, разговаривали без переводчика, он сказал: «Знаешь, я тебе помогу вступить в ВТО», и он это сделал. Такие вещи не забываются на самом деле. Это означает, что он привержен своему слову.

Ничего страшного, ничего сверхъестественного в наших отношениях не происходит. Но конечно, все разговоры о том, что позиции изменились, — они в основном носят идеологический характер.

Я надеюсь, что и у Владимира ПУТИНА с Бараком ОБАМОЙ тоже сложатся рабочие и товарищеские отношения, да, собственно говоря, так и происходит, они находятся в контакте — и переписываются, и перезваниваются, это абсолютно нормально. Ну и я, естественно, по мере сил, в рамках существующих конституционных полномочий буду вносить в этот диалог свою лепту. Все хорошо.

— Вы говорили о ПРО, о противоракетной обороне. А есть ли какие-либо признаки, что вы сможете прийти к согласию по этой позиции с США?

— Дело в том, что идея противоракетной обороны, на мой взгляд, до конца не понимается никем, и в этом основная проблема. Вот вы знаете, что такое противоракетная оборона, до конца? Я уверен, что нет. И американцы не знают, и американские налогоплательщики не знают.

А если говорить об отдельных европейских странах и позициях их лидеров, то они мне на ухо, приватно говорили: «Нам это вообще все не нужно, но американские друзья как старшие партнеры в НАТО нам это все навязывают. А это деньги!».

Но самое главное, существует некая фигура умолчания, против кого создается соответствующий противоракетный щит: если против государств, которые ведут несанкционированные ядерные программы и создают новые ракеты, то мы это понимаем.

Но тогда объясните: почему соответствующий щит и соответствующие противоракеты могут поражать цели в Российской Федерации, то есть влиять на наш ракетный потенциал? А если это против нас, то тогда об этом можно сказать честно.

Но тогда это взлом ядерного паритета, который в настоящий момент существует у России с США и который, этот стратегический паритет, является ключом к обеспечению безопасности практически все последние послевоенные годы. На этот вопрос мы так и не можем получить ответ.

Администрация США и некоторые наши европейские партнеры говорят: «Нет-нет, конечно, мы друзья, мы имеем взаимоотношения в рамках совета Россия–НАТО, не волнуйтесь, все будет хорошо». Американские законодатели на Капитолийском холме говорят почти открыто: «Конечно, это против вас, а против кого?». Там разные люди есть, я о них даже говорить не буду. Но это тоже симптоматично.

Поэтому, мне кажется, НАТО должно разобраться, что нужно от соответствующего четырехстадийного адаптивного подхода к созданию ПРО, — это первое. И второе — в чем здесь будет роль России? Потому что мое предложение, которое я сделал в Лиссабоне о создании совмещенной системы противоракетной обороны, было отвергнуто, что на самом деле плохо, потому что это давало возможность закрыть проблему в целом и более того — эффективным образом блокировать государства, которые реально могут представлять угрозу и для НАТО, и для Российской Федерации. Но от этого отказались.

Тогда объясните, что будет происходить дальше? Время на это есть — об этом говорил я, об этом говорит и действующий руководитель нашего государства. Но это время, естественно, постепенно уменьшается. И если к 2018 году мы не сможем достичь никаких договоенностей по этому поводу, тогда потенциально может наступить новое издание гонки вооружений, что было бы крайне плохо для всех — затратно и абсолютно неэффективно.

— Дмитрий Анатольевич, я Вам напомню: год назад в Санкт-Петербурге на экономическом форуме, когда Вы выступили с впечатляющей речью о будущем экономики России и, в частности, об угрозах для вашей экономики, связанных с коррупцией. Вы говорили, что Вы обеспечите, что если должностное лицо обвиняется в коррупции, то его отстранят от работы, пока ведется расследование… Считаете ли Вы, что проблема преодолена, или еще многое предстоит сделать?

— Я считаю, что коррупция является системной угрозой для нашей страны, как и для любого государства. Но для нашей страны в особенности, потому что у нас молодая демократия и еще не вполне устоявшиеся экономические институты. Поэтому я не вижу особых успехов в борьбе с коррупцией в последнее время, при том что я неоднократно говорил: я весьма доволен тем, что я проинициировал создание антикоррупционных институтов, которых в нашей стране просто не было.

И вот эти годы, пока я работал президентом и вносил соответствующие инициативы, завершились тем, что мы создали антикоррупционное законодательство, — это немаловажно. Мы признали саму проблему! Потому что еще 5-7 лет назад на эту тему даже как-то говорить было не принято: ну коррупция, ну да, но она у нас была еще при царе Горохе, еще в дореволюционные времена была, в советские времена была, и сейчас — ну и пусть будет.

Сейчас мы понимаем, что это реальная системная проблема — раз. У нас есть нормативный инструментарий. Есть тысячи дел, возбужденных уголовных дел против чиновников, значительная часть из них заканчивается реальными сроками уголовной ответственности. Достаточно ли этого? Нет, недостаточно! Надо копать глубже, надо привлекать к ответственности и нужно совершенствовать институты.

Я, кстати, относительно недавно проводил заседание «Открытого правительства», экспертная площадка которого для этого используется. И эксперты предложили целый ряд новых идей, которыми, я, конечно, поделюсь со своими коллегами, а часть из них может быть реализована правительством. Но работа должна быть продолжена.

И вообще, любое общество в какой-то момент сталкивается с тем, что коррупция приобретает новые формы, к которым государство и правоохранительные системы не готовы.

Вот я смотрел сегодня обзор британской прессы — разговоры о различных делах на эту тему, в том числе и в Лондоне, и в других местах, это популярная тема для британцев. Это не значит, что масштаб коррупции существенно вырос, но тем не менее эта тема интересует людей — это нормально.

Эта тема интересует людей и у нас. Абсолютное большинство людей наших, наверное, не меньше половины считают, что коррупция является системным вызовом и что государство обязано тратить на это силы и средства, для того чтобы бороться с соответствующими преступлениями. Я уверен, что мы продолжим эту работу.

— Вы упомянули о том, что в России молодая демократия, и в последние месяцы мы видим, как расцветает деятельность в области создания гражданского общества. Вы внесли изменения в законодательство, для того чтобы упростить регистрацию партий. Были приняты и другие меры. Но есть опасения в последнее время, что принимаются законы, которые направлены на противоположный эффект — они рестриктивные по отношению к демонстрациям и деятельности некоммерческих организаций. И вот, например, был недавно случай с Pussy Riot, которых обвиняют, процесс над которыми идет. Вы считаете, что это уменьшение свободы обоснованно?

— Знаете, мне кажется, что иногда, особенно в общественных ощущениях, возникают некие фантомы, в которые начинают верить, и возникают стереотипы, которым начинают следовать. На мой взгляд, если говорить о нашем законодательстве, за последние несколько месяцев ничего особенного не случилось. Но если тот или иной человек хочет получить доказательства, что Россия вновь устремилась к тоталитаризму, наступает на гражданские права, то, конечно, их можно найти где угодно — в любом обществе и в любой стране.

Ну вот то, что вы упомянули — закон о некоммерческих организациях: ведь действительно тот законопроект, который был принят Государственной Думой, в абсолютном своем содержании, в абсолютном объеме своей нормативной части соответствует целому ряду иностранных законов, включая известный американский закон, это первое.

Второе: сама по себе конструкция «иностранные агенты» не означает, что это какое-то обвинение, ни в коей мере. Это просто констатация того, что та или иная неправительственная организация получает деньги из-за рубежа. Ни одно государство к этому не относится безразлично, потому что когда из-за рубежа поступают, например, деньги на ведение политической деятельности, в принципе это вызывает вопросы во всех государствах — и в Британии, и США, везде. Поэтому упорядочить эту ситуацию, мне кажется, было нужно и возможно.

Что же касается применения этого закона, то он пока не применялся. Я абсолютно уверен в том, что он радикальным образом никак не скажется на деятельности некоммерческих организаций — и тех, которые занимаются политическими вопросами, и тех, которые занимаются экономическими и гуманитарными вопросами.

Пока есть закон, но нет практики его применения и, на мой взгляд, там нет конфликтного потенциала. Но если все же там какие-то проблемы возникнут, законодатели это могут откорректировать, в том числе та же самая основная наша партия, которая имеет большинство в Государственной Думе и которая, собственно, и голосовала за этот законопроект.

Если говорить о других резонансных темах, включая известный уголовный процесс, который вы упомянули, мне кажется, тоже к этому нужно относиться спокойно. Разве есть приговор? Его нет — идет следствие. Конечно, позиции разные.

В некоторых странах за подобные действия ответственность была бы существенно более строгой, не говоря уже, что в определенных политических условиях такая деятельность могла бы весьма печально закончиться для тех, кто ее осуществлял бы, находясь в пределах того или иного храма — не важно, кстати сказать, какой конфессии.

Но самое главное заключается в том, что я сказал: давайте дождемся завершения следствия и приговора суда, после этого можно будет говорить о том, было совершено преступление или не было совершено. Дело резонансное, потому что оно действительно касается понимания нами прав и свобод личности.

Но здесь, как мне представляется, всегда будет разница в восприятии того, что позволено и не позволено с моральной точки зрения и где нравственные проступки перетекают в разряд уголовно наказуемых действий. А есть ли они здесь или нет — вот это и предстоит определить суду. Именно суд должен принять решение о том, как принято говорить у юристов, присутствует ли здесь corpus delicti, то есть состав преступления, или его нет.

Если его нет — значит, тем, кто осуществлял известное действо, повезло: они прославились, но ответственности не понесли. Хотя, конечно, сейчас то, что часть этих девушек находится в тюрьме, уже довольно серьезное испытание для них и для их семей, это, конечно, я понимаю.

— Будучи Президентом, Вы проводили несколько реформ по развитию гражданского общества, начали эти реформы. Сейчас, Вы думаете, гражданское общество в хорошем состоянии в России, либо нужно работать над плюрализмом, разнообразием, диверсификацией гражданского общества? Как Вы считаете?

— Общество становится все более и более зрелым. Я могу сказать, что когда я избирался Президентом в 2008 году, уровень развития нашего гражданского общества был менее высоким, чем сегодня. Наше гражданское общество стало куда более развитым, диверсифицированным, многоликим и гораздо более активным. Это и есть взросление демократии и развитие гражданского общества.

То, что нашим людям, нашим гражданам небезразличны результаты выборов, показали выборы в Государственную Думу и выборы Президента России, которые сопровождались небывалой гражданской активностью. Это не значит, что я согласен со всем, что говорилось в этот период, или что определенные обвинения, которые следовали в адрес властей, кажутся мне состоятельными.

Но в любом случае хорошо то, что люди активно проявляют свою позицию (до тех пор, пока это существует в рамках закона, естественно), и, во-вторых, то, что власть обязана находиться с ними в диалоге.

Кстати сказать, весь пакет изменений в политическую систему, которые я сформулировал в декабре, — это ведь, по сути, тоже результат развития нашего гражданского общества. Поэтому, когда сейчас говорят, что Россия по каким-то причинам откатывается назад, что она свернула с пути демократических преобразований, мне кажется это довольно смешным.

Потому что мы за последние годы не просто упрочили фундамент политической системы, но еще и изменили ее, и у нас теперь абсолютно другие правила деятельности политических партий: их будет много и они могут делать практически всё, что хотят, в рамках закона опять же. У нас другой путь формирования исполнительной власти в регионах: губернаторы снова будут избираться. Разве это кто-то отменял? Наоборот, мы сейчас все к этому готовимся, и лидеры других политических партий.

Я вот не так давно встречался с руководителями целого ряда политических партий (не только «Единой России», которую я возглавляю, но и других партий), они вовсю готовятся к выборам, они говорят: «Вот мы там будем избираться, у нас там хорошие шансы…». Ну разве это не изменение политической системы? Разве это не результат развития гражданского общества? Так что, на мой взгляд, всё в порядке.

— И последний вопрос… Два последних вопроса. Вы очень часто размещаете посты в Twitter, общаетесь с людьми — это прямая демократия в действии. А у Вас на это времени хватает? Сейчас вот Вы стали премьер-министром, у Вас хватает времени отвечать всем молодым людям, с которыми Вы общаетесь?

— (отвечает по-английски показывает смартфон): А я и сейчас общаюсь, вот смотрите…

— Вы считаете, что Россия полностью влилась в интернет-контекст? Вот нас транслируют сейчас — прямая трансляция. А старшее поколение — понимает ли оно полностью необходимость полной транспарентности и такого прямого общения высших чиновников с народом?

— Вы знаете, то, что я сейчас показал вам, и вообще новая информационная среда, на мой взгляд, является лучшей гарантией, или лучшей прививкой против тоталитаризма и возврата в печальное прошлое. Ни одна власть, ни в одной стране, в том числе и в самых сложных регионах, будь то арабский Восток, сегодня не способна игнорировать наличие обширнейшей сети коммуникаций, которые возникают, развиваются, живут вне зависимости от властей, как бы властям это ни нравилось.

Кстати, это не нравится всем властям, просто потому, что когда власти ругают — это, наверное, никому не нравится. Я помню известные лондонские события, события вокруг Twitter и другие сюжеты, которые были в этом плане. Но ни одна власть с этим ничего сделать не может. Нужно создавать правильные легальные рамки развития социальных сетей, но блокировать их невозможно.

Что это означает? Означает только одно — ни один руководитель не может быть современным и адекватным тем общественным условиям, которые существует, если он игнорирует новую информационную среду. Любой руководитель обязан следить за тем, что там происходит.

На мой взгляд, в конечном счете, политическую перспективу имеет только тот человек, который находится в непосредственном контакте с людьми. А раньше, для того чтобы это было возможно, нужно было приехать к людям, выйти в народ, что иногда и практиковали все, начиная от императоров и заканчивая премьер-министрами и президентами.

Что это означает? Что один-два раза в месяц человек выходит куда-то, вокруг него собирается толпа людей, которая что-то кричит, и часть этой информации он получает, часть не получает, и в результате общение носит абсолютно фрагментарный характер. Это совсем другое!

Я лично читаю в день таких обращений, которые адресованы лично мне, через Facebook, Twitter, другие социальные сети, просто через мой интернет-сайт, — минимум штук 50. Причем по существенным вопросам я даю прямое указание и просто иногда сам даже, когда готовлюсь к тому, чтобы поехать на работу, залезаю в интернет, вижу что-то важное, кричащее, очень сложное для нашей страны, я нажимаю на кнопку принтера, распечатываю соответствующий документ и прямо на нем даю поручение.

Раньше себе невозможно было представить, чтобы таким образом власть вступила в прямое общение с людьми! Мне кажется, это очень важно. Еще раз говорю: тот, кто не освоит этот инструментарий, как политик не имеет будущего.

— Это очень хорошо подводит нас к последнему вопросу. Например, если бы у Вас снова была возможность избираться на президентский пост, как бы Вы повели себя? И у Вас нет сожалений о том, что Вы не смогли избираться во второй раз в Президенты России? И будет ли у Вас еще возможность идти на новый срок?

— Вы сами ответили на этот вопрос. Я еще пока не очень пожилой политик. Я никогда не исключал для себя, что в будущем (пока я не собираюсь уходить из политической жизни) я буду баллотироваться в Президенты России, если, конечно, это будет интересно нашим людям. Если нашим людям это надоест, и они скажут мне «Goodbye», в этом случае я займусь написанием мемуаров.

Но я уверен, что пока ни мне, ни той политической силе, которую я представляю, нет никакого резона уходить из активной политической жизни. Поэтому я для себя, конечно, ничего не исключаю. Я и сейчас нахожусь в гуще политической жизни, я и сейчас много работаю, и в дальнейшем собираюсь поступать точно так же.

Источник: сайт Правительства РФ.

АКТУАЛЬНО