СЕРГЕЙ МАРКЕДОНОВ: «ПУТИН НЕ ПРЕДЛОЖИТ СЕВЕРОКОРЕЙСКИЙ ВАРИАНТ ТОТАЛИТАРИЗМА»

СЕРГЕЙ МАРКЕДОНОВ: «ПУТИН НЕ ПРЕДЛОЖИТ СЕВЕРОКОРЕЙСКИЙ ВАРИАНТ ТОТАЛИТАРИЗМА»
127

С приближением Зимних олимпийских игр в Сочи политические страсти накаляются. Все это происходит на фоне череды терактов, которые случились накануне в Пятигорске и Волгограде. О том, какие меры необходимы для предотвращения терактов в России, об угрозах Олимпиады в Сочи, о перспективах отделения стран Кавказа — в беседе с известным российским политологом Сергеем МАРКЕДОНОВЫМ.

— Сергей Мирославович, кто, по-Вашему, стоит за терактами, которые происходят в России? Это больше внешние силы или внутренние?

— После терактов в Волгограде очень многие стали писать о внешнем факторе — о Саудовской Аравии, Катаре и так далее. Я бы, честно говоря, не переоценивал исключительно внешний фактор.

То, что внешнее вмешательство в российские дела имеет место — это, несомненно, правда. Но, скорее, это не государства как таковые, а различные сетевые структуры, различные группы влияния, которые существуют на Ближнем Востоке, и ориентированные по большей части на салафитское направление ислама.

Но все эти группы влияния не имели бы серьезного успеха, их деятельность не была бы столь громкой, если бы не было внутренних предпосылок. Поэтому, говоря о том, какие это угрозы, я бы все-таки говорил, прежде всего, о комбинации и внешних факторов. Но внутренний фактор, на мой взгляд, играет более важную роль, чем внешний.

— Какие методы борьбы с терроризмом следовало бы применять в России?

— Надо понимать, что борьба с терроризмом не является чисто техническим средством. Очень часто люди начинают рассуждать только о каких-то рамках — где стоять на выходе, входе, внутри или вне помещения. Я бы все-таки не сводил все это к чисто техническим мероприятиям.

Терроризм — это не чисто криминальная деятельность. Да, террористы могут использовать криминальные методы, рэкет, шантаж какой-то, но все-таки терроризм в первую очередь — это политически мотивированное насилие. Поэтому, если вы не работаете с политическими и социальными предпосылками терроризма, то ничего не получается. Вы попросту сбиваете температуру раз за разом, а больной не выздоравливает.

Вспомните ситуацию 1999 года, когда в Дагестане совершается нападение Шамиля БАСАЕВА и Хаттаба. Спецслужбы работали довольно эффективно, в самом Дагестане был принят республиканский закон о запрете ваххабитской деятельности. Но проходит три-четыре года, и Дагестан становится республикой номер один по террористической угрозе.

Можно говорить о других примерах, когда какие-то жесткие действия спецслужб, которые предпринимались после нападения боевиков на Нальчик, или после серии терактов в Москве в 2010-2011 годах. Тогда после эффективных действий маховик терроризма вроде бы шел по направлению к минусу.

Можно вспомнить также, что после терактов в Домодедово в январе 2011 года таких знаковых, больших терактов за пределами Северного Кавказа, сопоставимых с терактами, как взрыв Невского экспресса и взрыв в московской подземке, в общем, практически не было.

Поэтому Волгоград, отчасти, стал шоком. Но, опять-таки, из-за того, что социально-политические реалии в России не меняются, политические предпосылки, актуализирующие исламистский радикализм не убираются, получается, что маховик возвращается. Он начинает идти к величинам по возрастающей.

— С чем связано не разрешение накопившихся проблем?

— Во-первых, на мой взгляд, не хватает какого-то общего стратегического подхода. Ведь терроризм — это не просто устранение каких-либо полевых командиров. Многие из них, кстати, уничтожены уже. Но проблема заключена в том, что остается высокий уровень коррупции, монополизации и отсутствия серьезных социальных лифтов.

Проблема также в том, что безработица на Северном Кавказе очень помолодела, духовные управления мусульман в республиках явно проигрывают идеологическую борьбу салафитским проповедникам. Вот эти вопросы нужно также решать.

Да, мы можем говорить, что исламизм — это плохо. Но тогда мы должны предлагать его альтернативу, особенно в исламских регионах. Мы, разумеется, не можем сказать — откажитесь от ислама. Нам нужно показать, что есть разные виды ислама, и, следовательно, ислам, который противостоит каким-либо экстремистским течениям, должен развиваться.

А зачастую те, кто по долгу службы должен выполнять эту роль — выполняет ее неэффективно. Таким образом, проблема в том, что необходимо менять социальные реалии, предлагать привлекательные идеологические альтернативы.

Самое главное — Кавказ должен интегрироваться с остальной Россией. А мы видим лишь двунаправленную ксенофобию: с одной стороны, ксенофобия, идущая от большой России, а с другой — от Северного Кавказа. Следовательно, здесь проблема с эффективной национальной политикой.

Часто в России национальная политика воспринимается как фольклорно-этнографическая, а отнюдь не система мер. То же самое касается и кадровых возможностей. Нужно, чтобы люди с Северного Кавказа рассматривали бы Россию, как свою большую Родину, часть своей идентичности, своего Я.

Вот эти работы, мне кажется, надо проводить очень эффективно, потому что борьба с терроризмом, повторюсь, это не только какие-то аресты или какая-то ликвидация той или иной ячейки подполья. Это куда более широкий комплекс проблем: и национальная политика, и грамотная политика в области конфессиональных отношений, и грамотная социальная политика, и так далее.

Пока этого понимания не будет, я боюсь, что мы с вами будем иметь те вызовы, которые сейчас имеются.

— Пора все же начать договариваться с Кавказом…

— Надо, во-первых, понимать, что никакого такого единого Кавказа, который ведет целиком борьбу с остальной Россией, нет. Мы не можем говорить о том, что весь Кавказ выступает против России. Разные люди проживают там, разные народы, разный уровень укорененности исламских традиций, разное исповедание ислама.

Скажем, если в восточной части Кавказа довольно сильны суфии, то в западной — суфийские ордены не имеют столь прочных традиций. Это разный Кавказ, но в нем есть много схожих по своей сути проблем, которые требуют стратегического внимания. Ведь после распада СССР у всех у нас возник кризис идентичности. И в Азербайджане есть эта проблема, и в Грузии, и в Украине, и в России тоже.

— Допускаете ли Вы возможность терактов во время Олимпиады в Сочи, которая стартует уже в следующем месяце? Накануне к процессу борьбы с угрозой террора подключились и США…

— Осуществляется даже определенная кооперация. Буквально недавно руководитель национального антитеррористического комитета США Мэтью ОЛСЕН побывал в Сочи. Есть договоренности в публичной сфере даже между Владимиром ПУТИНЫМ и Бараком ОБАМОЙ, между Владимиром ПУТИНЫМ и Дэвидом КЭМЕРОНОМ — о взаимодействии спецслужб. Даже представители израильских частных компаний по безопасности тоже приезжали и консультировали российских специалистов по этому вопросу.

Более того, у России есть и собственный успешный опыт в деле обеспечения безопасности мероприятий международного уровня: универсиада в Казани, чемпионат мира по легкой атлетике в Москве, саммит АТЭС во Владивостоке.

Сейчас любой теракт в России будет восприниматься в контексте Олимпиады. Не дай Бог, даже если это произойдет в Иркутске, во Владивостоке или в Тюмени. Это не вопрос отдельных Олимпийских объектов — случиться может в любой точке, и Доку УМАРОВ недвусмысленно сказал о том, что мишенью является Россия в целом.

Поэтому я не стал бы ставить однозначно вопрос таким образом, что возможны или нет теракты в олимпийском Сочи. Мишенью становится вся страна в целом.

— Как это повлияло на внутреннюю и внешнюю политику президента ПУТИНА?

— Я не думаю, что ПУТИН перейдет какие-то красные линии. Многие пытаются обсуждать эту тему, что ПУТИН вернется к сталинизму. Конечно, нет. У нас есть масса отличий от Запада, есть отставания по ряду параметров, но, в целом, российская элита интегрирована с внешним миром. Поэтому в этом смысле, я не думаю, что ПУТИН предложит какой-то северокорейский вариант тоталитаризма. Может тактически ужесточить некоторые вещи…

Олимпиада, по большому счету, является всего лишь мигом. Ну, что такое месяц-два с точки зрения истории? В принципе, мгновение. Однако острая проблема интеграции Северного Кавказа все равно останется.

Сейчас, на мой взгляд, есть такой тревожный момент как возрастание негативизма по отношению к Кавказу в центре России. Не столько даже Кавказ говорит об отделении, сколько многие в Москве говорят о том, зачем нам Кавказ?.

— Вот уже долгие годы звучат мысли об отделении Кавказа от России. А если, допустим, эти территории сумеют отделиться, смогут ли они построить свое независимое государство, поставить на ноги экономику?

— Очень хороший вопрос. С моей точки зрения, подобного рода идеи чрезвычайно деструктивны. Потому что, во-первых, никакого (подчеркну!) кавказского проекта не существует. Как в едином Кавказе вы, допустим, решите вопрос Пригородного района: в пользу Северной Осетии или Ингушетии?

В одной Кабардино-Балкарии масса земельных споров между кабардинцами и балкарами. Не забывайте, что значительная часть балкарцев проживает на исторических землях, которые считаются кабардинскими (или черкесскими). И так далее. Кто будет определять границы, кто будет править?

С моей точки зрения, говорить о каком-то едином Кавказе не представляется возможным, он просто не состоится как государство со стабильной экономикой, с устойчивой безопасностью.

Следовательно, если этого не будет, то куда начнут уезжать в случае растущий дестабилизации, люди Кавказа? — В ту же самую Россию! Вряд ли Европейский союз гостеприимно распахнем свои двери для выходцев из Кавказа. То же самое касается США. Поэтому страхи о том, что надо уменьшать миграцию, увеличатся, если Кавказ вдруг приобретет независимость.

Когда многие наши «мудрецы» говорят о том, что, вот на Кавказ тратятся деньги, то надо понимать, что они тратятся не больше, чем на Москву. Обустройство одного квадратного метра границы, между прочим, стоит недешево.

Я считаю, что подобного рода постановка вопроса чрезвычайно опасна. Уйдет Кавказ, и это приведет к обострению других проблем, которые сегодня считаются менее важными. Скажем, вопросы Поволжья, Сибири. Это же станет прецедентом. Поэтому я бы не стал считать, что это является выходом из ситуации.

Нам не стоит подменять повестку дня демократизации, повесткой сецессии (отделения). В 1990-1991 году, на закате СССР, подменили эти вопросы. Да, вопрос демократизации единой советской страны был подменен идеей отделения. Ну и что? Демократия есть в Туркмении? Пожалуй, что в Туркмении в Советское время было больше демократии, чем сейчас.

Демократия есть в Казахстане, в России, в Азербайджане, в Армении? Режим Михаила СААКАШВИЛИ был более демократичен, чем постсоветский режим ЦК Компартии Грузии? Вопрос спорный…

Поэтому я не стал бы отделять эти вещи. Это очень опасно, и мы, наступив на грабли один раз, должны сегодня подумать пять раз. Приведу вам один медицинский пример: если у вас поломана нога, то ее не надо отрезать, надо лечить перелом. А то иные «целители» считают, что ее надо отрезать.

— Известно, что некоторые европейские дипломаты бойкотировали Олимпиаду. Игры являются испытанием для России, отмечают некоторые эксперты. А в Азербайджане в следующем году ожидается проведение Европейских игр. Станет ли это спортивное мероприятие испытанием для Азербайджана? Станут ли, на ваш взгляд, азербайджанские власти предпринимать шаги в сторону демократизации?

— Безусловно, это станет определенным испытанием для Азербайджана. Не с точки зрения только демократии, а с точки зрения и безопасности. Ведь Азербайджан тоже страна исламского мира. Страна, находящаяся в Евразийской зоне, и очень важно показать, что государство состоятельное.

Что касается «бойкота», то тут надо бы внести терминологические уточнения. Что значит бойкот? Все национальные олимпийские комитеты крупных стран говорят о том, что команды приедут на Олимпиаду в Сочи. А команда США будет одной из самых многочисленных.

Американские спецслужбы с российскими совершают кооперацию, чему свидетельством недавний визит Мэтью ОЛСЕНА в Сочи. Что касается ОБАМЫ, то он не был на Олимпиаде в Ванкувере и в Лондоне. Значит, он бойкотировал их?

Недавно в интервью канцлер Германии Ангела МЕРКЕЛЬ заявила, что «она не решила до конца, поедет на Олимпиаду, или нет». При этом она говорила, что «за восемь лет в должности канцлера я ни разу не была ни на каких Олимпийских играх, ни в одной стране». Разве МЕРКЕЛЬ бойкотировала эти Игры?

То же самое и с КЭМЕРОНОМ. Британские лидеры на зимние Олимпиады, как правило, не едут, потому что их команды не имеют достаточно серьезного потенциала в этих видах спорта.

Да, не приедут грузинские политики на Игры, но их страна пришлет свою команду. Они, возможно, не хотят видеться с представителями Южной Осетии и Абхазии. Я понимаю их. Будь я грузинским политиком, поступил бы также…

Бойкот — это когда не приезжают команды. Олимпиада все же праздник спорта, а не праздник выдающихся или менее выдающихся политиков. Не главное, если в спортивных ложах будет меньше президентов, чем на других Играх.

Это не как в 1980-ом году, когда национальный олимпийский комитет США принял решение не участвовать на Играх в Москве, не приехали команды ФРГ, Канады. Сейчас команды приезжают, речь идет просто о непосещении отдельными политиками Игр. Причем многие из них не декларируют открыто неприятие российской политики или чего-то другого. Или делают это, скорее косвенно.

Беседовал Эмиль МУСТАФАЕВ, Minval.az (в сокращении).

 

АЗЕРБАЙДЖАН