
Взаимодействие с Китаем остаётся одним из наиболее стабильных и надёжных элементов международно-политической среды для внешней политики России. Доверительные отношения между лидерами двух стран содействуют развитию насыщенного регулярными встречами на высшем уровне и совместными заявлениями политического диалога. Стратегическое взаимодействие стимулирует торгово-экономическое партнёрство.
Даже в условиях санкций по итогам 2023 года двусторонний товарооборот превысил 240 млрд долларов. В 2023 — 2024 годах китайские компании активно заполняли оставшиеся после ухода западных поставщиков ниши на рынках автомобилей и автозапчастей, электроники, строительных материалов и так далее. Российский бизнес, в свою очередь, искал новые рынки сбыта в КНР.
Динамика российско-китайского взаимодействия, на первый взгляд, свидетельствует об убедительности структурного реализма — теории, указывающей на первостепенное значение структуры международных отношений по отношению к отдельным субъектам глобальных процессов.
Российский «поворот на Восток» в условиях конфликта с Западом и лежащего в его основе перераспределения силовых потенциалов между старыми и новыми великими державами в целом подтверждает объяснения относительно создания различных партнёрств.
Однако, отвечая на вопрос о том, какие факторы могут способствовать развитию конструктивного взаимодействия двух сопоставимых по мощи и международному влиянию игроков, представители реализма уделяют меньше внимания тому, как поддерживать отношения в долгосрочной перспективе, проще говоря, как избежать конкуренции в будущем.
Частичный ответ на этот вопрос предлагает конструктивизм, указывающий на зависимость модели поведения по отношению к контрагенту от восприятия последнего. В выступлениях российского руководства регулярно указывается на то, что поддержание стратегических отношений с КНР в полной мере отвечает интересам России, однако недоверие к Китаю на уровне деловых кругов и широких слоёв населения сохраняется. Его преодоление требует общего углубления взаимопонимания и/или развенчания негативных установок о партнёре.
Углубление взаимопонимания — во многом коммуникативная практика. С одной стороны, коммуникация — благоприятный инструмент укрепления партнёрства именно на китайском направлении. Китайская культура, в том числе дипломатическая, уделяет больше внимания слову и образу, чем культура, например, американская. Внешнеполитический дискурс КНР наполнен элегантными формулировками, которые могут быть восприняты как сигналы о неконфронтационных намерениях Пекина.
Китай характеризует диалог с Россией как взаимодействие между великими державами «нового типа», «отношения всеобъемлющего партнёрства и стратегического сотрудничества, вступающие в новую эпоху», «дружбу, которая передаётся из поколения в поколение и никогда не станет враждой», «более продвинутую форму межгосударственного взаимодействия по сравнению с военно-политическими союзами времён «холодной войны».
С другой стороны, с культурно-исторической точки зрения Россия и Китай принадлежат к различным цивилизациям. Китаеведов и востоковедов среди лиц, принимающих решения, в России намного меньше, чем требуется в новых международно-политических условиях. Среди деловых кругов и широкой общественности специалистов со знанием региона ещё меньше. Кратно нарастить их количество в короткие сроки невозможно, поскольку инерция вестернизации моделей поведения и ведения бизнеса в российском обществе очень сильна. Соответственно, на всех уровнях российско-китайского диалога, которые могли бы вносить дополнительный вклад в совершенствование взаимопонимания и коммуникации, остаются пробелы.
Проблема при этом не только на российской стороне. Сложность китайского внешнеполитического дискурса приводит к тому, что он не воспринимается как содержательно наполненный и вызывающий доверие.
Как следствие, углубление взаимопонимания за счёт выработки единого внешнеполитического глоссария остаётся «задачей со звёздочкой» и для Москвы, и для Пекина.
Преодоление стереотипов, в свою очередь, представляется посильной задачей в большей степени, поскольку может происходить и в коммуникационном, и в практическом поле. Распространяемый противниками партнёрства Москвы и Пекина нарратив о попадании России в зависимость от Китая может быть опровергнут за счёт диверсификации двусторонней торговли и иных мер экономического и финансового характера, работа над чем уже ведётся. Действительно удачный исторический момент, как представляется, складывается сегодня для работы с другим стереотипом — о неизбежности конкуренции России и Китая как двух великих держав на смежных региональных пространствах.
Российско-китайское партнёрство при всей устойчивости политического диалога и стремительности роста показателей взаимной торговли сможет приобрести системное значение для многополярного мирового порядка только в том случае, если будет использовано для формирования и развития многосторонних институтов.
Прежде всего это касается Евразии — пространства непосредственного соседства России и Китая. Наиболее оптимальным форматом для диалога по вопросам как формирования «архитектуры евразийской безопасности», так и экономического развития евразийского региона выступает Шанхайская организация сотрудничества (ШОС).
ШОС задумывалась как формат коммуникации между Россией, Китаем и пятью государствами Центральной Азии во имя поддержания региональной безопасности и создания условий для мирного развития представленных в ней стран, преодоления угроз терроризма, экстремизма и сепаратизма. За более чем двадцатилетнюю историю организация переросла свой изначальный мандат и географически, и функционально. Сегодня она включает в себя все крупные евразийские державы, а именно Россию, Китай, Индию, Иран и Пакистан. С присоединением в 2024 году Республики Беларусь отодвинулась и западная граница объединения.
Все эти государства имеют свои представления об угрозах национальной и региональной безопасности. Более того, в качестве дестабилизирующего фактора они могут классифицировать своих партнёров по ШОС. Изменилась и ситуация в области международной безопасности как таковая. Рост глобальной конфликтности спровоцировал эрозию многих международных режимов, в том числе в области нераспространения и борьбы с организованной преступностью. Соответственно, полилог на пространстве Шанхайской организации сотрудничества больше не может и не должен ограничиваться борьбой с «тремя силами зла».
При этом ШОС состоит из развивающихся государств. При взаимодействии со странами Центральной Азии в формате «5+1» Китай акцентирует проблемы их развития: бедность, социальное неравенство, доступ к природным ресурсам, в том числе традиционным и нетрадиционным источникам энергии, низкая инфраструктурная обеспеченность.
Вместе с тем подобные проблемы характерны не только для центральноазиатских государств. В той или иной мере с ними сталкивается большинство стран — новых участниц ШОС, за исключением, может быть, Белоруссии. При этом на пространстве организации сосуществует большое количество инициатив, направленных на решение экономических задач: это и Евразийский экономический союз (ЕАЭС), и форматы «5+1», и инициатива «Пояс и путь», и направленный на решение задач в области региональной связанности МТК «Север — Юг», и другие. Соответственно, на евразийском пространстве сформировались условия для превращения Шанхайской организации сотрудничества в площадку для обсуждения моделей многостороннего сопряжения всех указанных проектов регионального развития, в более современный механизм построения «устойчивой безопасности» с множеством измерений – от военно-политического до социально-экономического.
Вместе с тем масштабирование мандата ШОС также неизбежно будет испытывать на себе последствия коммуникационных трудностей уже не только между Россией и Китаем, но также в парах Индия — Китай и Индия — Пакистан.
Взаимное доверие между сторонами, имеющими длительную историю конфликтов, невозможно форсировать. Однако в условиях глобальной турбулентности невозможно также рисковать стабильностью в Евразии, а значит, нет времени ждать, пока взаимное доверие сформируется естественным образом в результате постепенного увеличения количества и интенсивности общих практик. По этой причине принципиальным моментом становится координация позиций Москвы и Пекина по формированию архитектуры региональной безопасности и новой модели функционирования ШОС. Это вновь возвращает к проблеме коммуникации и взаимопонимания на двустороннем уровне, поскольку с 2015 года Россия и Китай так и не сформировали общего видения выдвинутой Россией идеи Большого евразийского партнёрства, как и не нашли модели сопряжения для двух национальных инициатив — ЕАЭС и «Пояса и пути».
Налаживание коммуникации в российско-китайских отношениях и на пространстве Шанхайской организации сотрудничества для сохранения конструктивного, а не конкурентного взаимодействия представленных в ней игроков не предполагает выработки универсальных идеологем. Это не только невозможно, но и не нужно в условиях многополярного мира.
Вместе с тем выработка нового, понятного всем языка «устойчивой безопасности» в Евразии, благодаря которому каждый своим путём сможет вносить вклад в решение и предвосхищение общих проблем, необходима. А это значит, что работа по развитию экономического сотрудничества не должна заменять диалог друг о друге, картине мира партнёров и их интересах. «Новой эпохе» многостороннего сотрудничества в Евразии понадобится, таким образом, не только сотрудничество великих держав «нового типа», но и вообще «новое мышление». И это прежде всего задача по гармонизации диалога России и Китая.
Юлия МЕЛЬНИКОВА, к.полит.н., программный менеджер РСМД.
Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».